Директор Молодого театра предупредил, что они на грани выживания
Спустя три месяца войны в Киеве стало спокойнее, и в столице стало появляться все больше развлечений. Вслед за ресторанами и концертными клубами возобновили работу театры. Уже 3 июня откроется Молодой театр. Его директор и худрук Андрей Билоус рассказал Vesti.ua, как из-за войны им пришлось почистить репертуар, почему Молодой не станет делать спектакли на политическую тему и как с помощью театра можно вылечить депрессию и выгорание.
– Мы с вами последний раз до этого общались за день до войны. Вы тогда мне рассказывали, что работаете над спектаклем по мотивам произведений Достоевского. Что теперь будет с этой постановкой и насколько уместно сейчас на украинской сцене ставить русских классиков?
– В первый же день войны я снял с репертуара тринадцать спектаклей по произведениям российских авторов, несмотря на то что большинство этих пьес были написаны украинскими драматургами по мотивам прозы. Я считаю невозможным сейчас показывать спектакли по произведениям российских авторов. Это же касается и тех двух постановок, над которыми перед самой войной велась работа. Это “Идиот” Достоевского и “С неба упало три яблока” Наринэ Абгарян. Она хоть и армянка и пишет об Армении, но считается российской писательницей. Поэтому эти две работы мы закрыли и возвращаться к ним не планируем.
– Какие еще спектакли вы сняли с репертуара?
– Больше всего мне жаль было снимать “Горе от ума” Грибоедова. Мы поставили его в 2015 году. Это была пародия на русский мир. Главный герой Чацкий выходил в солдатской шинели и каске миротворца, а Скалозуб был показан в образе современного российского солдата. Мы сделали этого героя гротескно и преувеличено, но, как оказалось сейчас, мы ничего не преувеличили. Спектакль приносил хорошую кассу. Так же жалко было снимать спектакль “Добро пожаловать в ад”. Он был поставлен по пьесе российского автора о войне в Чечне. В постановке я лишь поменял одно слово – “Чечня” на “Донбасс,” и получился спектакль о нашей войне, которая идет уже восемь лет. Он был о том, что россиянам нужно покаяться. По своему смыслу спектакль был антивоенный и антипутинский. Но, несмотря на это, мы решили его закрыть. Кроме этого, мы сняли спектакли по Чехову, Бунину и много других.
– Какой жанр теперь более уместен и с какими спектаклями вы сейчас вернетесь?
– Мы уже два месяца работаем в волонтерском режиме. Как только войска РФ отошли от Киева, мы вернулись к работе. Конечно, большинство артистов и работников театра уехали из Киева – кто за границей, кто в западных областях. Финансирование тоже сократилось, фактически мы получаем около 40% социальной помощи, поскольку театр находится на простое. Поэтому я собрал волонтерскую группу, которая работает и репетирует фактически бесплатно. Просто ради того, чтобы театр продолжал жить. Сейчас мы работаем над тем, что обновляем самый старый спектакль нашего театра “Сватання на Гончарівці” режиссера Виктора Шулакова, которому в этом году будет 80 лет. Мы делаем более мобильную версию для камерной сцены, чтобы его можно было показывать в воинских частях. Буквально в ближайший понедельник мы едем в одну из воинских частей, чтобы показать его там.
Эпизод спектакля «Сватання на Гончарівці»
Кроме этого, работаем над патриотическим концертом “Нескорені”. Там есть не только песни, но и стихи, которые написали наши актеры, и показываем документальные материалы. Уже нас приглашают приехать в Бучу и Бородянку. Кроме этого, во внимании нуждаются и дети. Поэтому мы в театре написали сказку по мотивам народной – “Коза-дереза”, и она вот-вот выйдет. Еще мы восстановили наш уличный спектакль “Марко Пекельний”, который будем играть на площадях. Уже с 3 июня мы начинаем работать на всех сценах театра на Прорезной, 17. Правда, зал главной сцены будет заполняться лишь на треть. Это связано с тем, что по сигналу тревоги мы будем эвакуировать зрителей в наш подвал. А что касается остального репертуара, то, конечно, мои любимые жанры – драмы и трагедии – сейчас неуместны. Этого в нашей жизни сейчас достаточно, поэтому нужно поднимать настроение людям. А для этого нужны жизнеутверждающие спектакли – веселые и позитивные. Необходимо чуть-чуть допинга для жизни.
– Как вы относитесь к жанру документального театра? Например, в Польше украинская режиссер и драматург сейчас ставит спектакль, в котором актрисы в диалоге рассказывают истории нынешней войны. Мне кажется, что это может иметь хороший психотерапевтический эффект.
– Возможны разные форматы, но я приверженец театра действия. Монолог со сцены в чистом виде сложно воспринимается, это всегда остановка действия. Думаю, что можно найти более театральные формы достижения такого терапевтического результата. Поэтому вряд ли я к этому буду обращаться, но если появится интересный документальный материал, то мы можем рассмотреть такой вариант.
– Чем сейчас зарабатывают актеры вашего театра, есть ли у них хоть какие-то киносъемки?
– Театр – это вообще не заработок, сейчас молодые актеры получают около трех тысяч гривен в месяц. Так что сейчас заработка в театре нет и быть не может. Но и съемок сейчас никаких нет. Так что подрабатывают, кто где может. Ситуация очень сложная, и это одна из причин, по которой мы сейчас так стремимся восстановить работу театра. Но у нас возникла проблема – два ведущих актера ушли воевать, это Алексей Тритенко и Виктор Стороженко, и мы не можем восстановить те спектакли, в которых они играли, потому что они делались под них и у них не было дублеров. Многие девушки уехали сейчас в Европу или на Западную Украину, и поэтому мы тоже не можем вернуться к некоторым спектаклям. Зато есть молодежь, которую пока не взяли служить, несмотря на их желание.
– Вы уже десять лет возглавляете Молодой театр. До вашего прихода в нем ставились социально и политически острые спектакли. Порой даже антироссийские, как “Московиада”. Какая теперь концепция вашего театра?
– Конечно, за это время репертуар сменился почти целиком. Должен ли быть театр политическим, это сложный философский и культурологический вопрос. Многие считают, что он должен быть социальным и политическим. У других противоположное мнение, и я принадлежу именно к этой части. Театр не должен быть газетой, которая реагирует на те или другие процессы. Газета очень быстро становится вчерашней, в которую можно разве что заворачивать рыбу. Мы так долго создаем спектакли, а ситуация настолько быстротечна, что никогда не успеем за интернетом и новостями. Поэтому я категорически против, чтобы политизировать театр.
– Но ведь именно создатель Молодого театра Лесь Курбас чуть менее 100 лет назад говорил: “Утром в газете – вечером в куплете”.
– Тогда времена были другие. Спектакли создавались за несколько дней и проходили с помощью суфлера. У самого Курбаса были разные периоды в жизни и менялось понимание театра. Когда он создавал именно Молодой театр, у него были те убеждения, которых придерживаюсь сейчас и я: театр – это не трибуна политических партий. Театр – это сказка, которую мы дарим людям. Потом взгляды Курбаса менялись, потому что менялась жизнь.
Я слежу за процессами, которые происходят в зарубежном театральном мире, и вижу, что они очень заполитизированы и социальны. Там как раз стараются отражать все актуальные социальные процессы, но, как показывает практика, это не очень хорошо воспринимается зрителем. У них не очень хорошо ходят в театры. Поэтому когда они приезжают к нам и видят полные залы, у них шок. Например, к нам до войны приезжали немцы и смотрели “Коварство и любовь” по Шиллеру и были удивлены, что мы не затронули в этом спектакле темы Майдана и другие актуальные для Украины темы. Они не понимают, если бы мы поставили спектакль так, как они себе представляют, то мы бы не собрали зрителей, которые и без нас хорошо знают, что такое Майдан.
Конечно же, мы не могли вообще не реагировать на то, что происходило. Поэтому у нас и были два спектакля на тему войны. Мы стараемся по-своему, творчески, интерпретировать то, что происходит сейчас.
– Вы говорите, что театр не должен быть заполитизирован. Но при этом режиссер Стас Жирков именно на таких спектаклях сделал себе имя, а его театр “Золотые ворота” вдруг стал одним из самых популярных в Киеве.
– Стас Жирков начинал в Молодом театре. В театре “Золотые ворота” не так много зрительских мест, и их достаточно легко заполнить на такие спектакли. У нас тоже есть такие постановки, но они идут на камерной и микросценах. На них мы можем позволить себе такие эксперименты, но делать это основным направлением театра мы не можем. Основная сцена нас кормит, а две остальных нужны для экспериментальных спектаклей – политических, социальных и интимных. У каждого театра свое направление и история.
– В таком случае, чего хочет зритель и до какой степени вы готовы подстраиваться под его вкусы – где та грань, за которой вы уже не пойдете на поводу у запроса масс?
– Очень легко скатиться в развлекательный жанр. Публика во все времена хотела от театра одного – развлечений. И нынешние времена не исключение. Задача мудрого театра, пользуясь советской терминологией, развлекая воспитывать. Заманить зрителя в театр развлечением, а выпустить уже немного другим человеком, обогащенным. По нашему репертуару можно увидеть, что, в отличие от многих других театров, у нас очень мало комедий. Мы сознательно заняли такую позицию десять лет назад. Есть очень много пьес, с помощью которых залы заполнятся целиком. Но качество запросов к театру у таких зрителей невысоко. Если они приходят в театр только поржать, то у нас они этого не получат, поскольку у нас серьезная драматургия – трагедии, драмы и мелодрамы, то есть все то, что может человека всколыхнуть и эмоционально прокачать. Именно за этим человек приходит в театр – пережить эмоции, которых у него нет или не хватает в обыденной жизни.
– Театр имени Леси Украинки выбрал именно такой путь – простеньких комедий. Но при этом у них почти на каждом спектакле аншлаг.
– Это тот выбор, который каждый театр делает сам для себя. У нас до пандемии тоже каждый вечер были аншлаги, но на классические пьесы. Мы стараемся за счет режиссуры и качественной игры привлекать зрителей. Если человек приходит на спектакль в состоянии депрессии или выгорания, что стало чумой современного общества, и смотрит в таком состоянии трагедию, эмоциональное состояние его во время просмотра сперва естественным образом падает, но через полчаса начинает стремительно расти. Человек таким образом выздоравливает. Смотря драмы, люди переживают катарсис и им становится легче жить. Вот такой парадокс, которым мы стараемся пользоваться в формировании репертуара.
– В девяностые, когда у наших театров был тотальный кризис, они выживали как могли, даже швейные мастерские открывали. Сколько ваш театр зарабатывал до войны?
– До пандемии мы зарабатывали 16-17 миллионов гривен в год. И это притом что когда я пришел работать в театр, он зарабатывал всего два миллиона гривен за год. Мы изменили кардинально ситуацию, открыли новую сцену и начали играть в три раза больше спектаклей. Кроме этого, мы существенно подняли цены на билеты. Если средняя цена по Киеву была 300 грн, то у нас она стала 700-1000 грн. Но залы у нас остались переполненными. Отказались от билетных операторов, которые забирали 18 процентов фактически ни за что. А когда началась пандемия, в первый год мы заработали 9 миллионов гривен, а на следующий – 12 миллионов. Но это все равно очень мало. Учитывая, что у нас был очень маленький штат в сравнении с другими театрами. Во Франко – 600, у Леси Украинки – 470, а у нас – 147 человек. Однако город все равно нас недофинансировал, давая лишь процентов 80 от необходимой суммы. Те же зарплаты в сравнении с другими национальными театрами у нас в два-три раза меньше. Поэтому только на зарплаты мы должны были отдать каждый месяц полтора миллиона гривен. Так что в период карантина мы были на грани закрытия. Ведь, кроме выплаты зарплаты, нужно платить за коммуналку, авторские вознаграждения, пошив костюмов и т. д. В итоге выходит огромная сумма. Поэтому у нас театр не может быть самоокупаемым. Максимум за год мы могли заработать 20 миллионов гривен, поскольку ограничены количеством дней в году, количеством посадочных мест и покупательной способностью зрителей. Если бы зритель платил за билет по себестоимости, то он стоил бы около двух тысяч гривен. Именно вот эту разницу в стоимости билета – 1,5 тыс грн – должно доплачивать государство, поскольку зритель не может заплатить реальную цену.
– Тогда зачем вообще театр, если он не может себя окупить?
– Ни один театр в мире не окупает себя.
– Однако Бродвей себя окупает.
– Есть разница. Театр, как составляющая шоу-бизнеса, может содержать себя. Но театр, как вид драматического искусства, это совсем другое. А чтобы получить ответ на вопрос – зачем нужны театры, то пройдитесь и увидите, сколько людей ходит на спектакли. Если каждый день столько людей приходит в театр, значит, он нужен. Это единственный вид искусства, где эмоции и чувства передаются напрямую. В той же Франции всего один театр поддерживается государством, а остальные так называемые проектные. Но их уровень другой – спектакли прокатываются до тех пор, пока они продаются. Это бродвейский принцип. Мы живем в структуре репертуарного театра, потому что это лучшая система для развития драматического театра. И у нас есть спектакли, которые уже идут тридцать лет с аншлагом. В Молодом это “Сватання на Гончарівці” – мы сыграли этот спектакль уже больше 700 раз. В Лесе Украинки был спектакль-долгожитель “Варшавская мелодия”, во Франко – “Тевье-Тевель”. Это выдающиеся постановки, в которых зашифрован код нации, и это сохранение культуры и передача ее следующим поколениям.
– Я был до войны на обновленном спектакле “Тевье-Тевель” в Театре имени Франко, где вместо Ступки главную роль играет Бенюк. В зале было много юных курсантов, и я услышал их разговоры. Они жаловались, что с трудом высидели первый ТАЙМ. Понятно, что для этого поколения театр это нечто непонятное, а значит, ненужное. Что вы делаете, чтобы достучаться до младшего поколения, может, театр вскоре отомрет как институт?
– Гибель театра пророчат давно, с тех пор как появилось кино, а потом телевидение. Но его даже TikTok не убивает. Проблема в том, что организованный зритель, как эти курсанты, которых привели окультуривать, не понимают куда и зачем они пришли. Это рудименты советской системы, которые не идут на пользу театру, а, наоборот, убивают его. Десять лет назад мы отказались от такой системы распространителей по институтам и организациям. Благодаря этой системе залы были набиты, но этим зрителям не нужен театр и нет внутреннего спроса на эти спектакли. В начале нам было тяжело, и залы поредели. Но потом, когда зрители сами протоптали тропинку в театр, заработала цыганская почта. Люди сами стали рекомендовать своему окружению спектакль, который им понравился, и таким образом подтянулась в том числе и молодежь.
Вот пример, за неделю до войны у нас был целевой спектакль – первый за многие годы. На малой сцене у нас идет спектакль “Сон в летнюю ночь”, который играют мои бывшие студенты. С ним мы победили на шекспировском фестивале в Пекине. Его увидели несколько учеников с преподавателями, и им он настолько понравился, что они захотели прийти всей школой. Желающих набралось так много, что для них мы перенесли постановку на главную сцену.
